Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу, Утратив правый путь во тьме долины. Каков он был, о, как произнесу, Тот дикий лес, дремучий и грозящий, Чей давний ужас в памяти несу! Так горек он, что смерть едва ль не слаще. Но, благо в нем обретши навсегда, Скажу про все, что видел в этой чаще. Не помню сам, как я вошел туда, Настолько сон меня опутал ложью, Когда я сбился с верного следа. Данте Алигьери. Божественная комедия.
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
Так горек он,
что смерть едва ль не слаще.
Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все,
что видел в этой чаще.
Не помню сам,
как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.
Данте Алигьери. Божественная комедия.
Первые работы из серии Botanicum Марина Федорова создавала параллельно с картинами для проекта COSMODREAMS. Яркая, сочная живопись, в которой доминируют лесные пейзажи и обнаженные женские фигуры, стала своеобразным противовесом бесконечным космическим пространствам «космоснов», холодной неопределенности и невесомости.
Как и в других циклах Федоровой, женское начало выходит в проекте на первый план. Женщина пребывает в гармонии с природой, и в этом состоянии кроется ее сила и первобытная чистота. Вместе с тем, обнажая изящные фигуры героинь, художник подчеркивает их хрупкость, уязвимость. В мире Марины Федоровой женщина подобна цветку: повредить молодой стебель очень просто, хоть питающая его природная сила и велика.
Тесная связь природного и женского прослеживается в работе «В корнях», имеющей два смысловых центра: мощная корневая система дерева и прильнувшая к ней фигура девушки. Поза героини отражает ее состояние: она расслаблена и чувствует себя как рыба в воде; близость к корням — неотъемлемая часть ее жизни. Стремление к этой близости, особенно в трудные минуты, раскрывается и в работе «Корни». Героиня продрогла и словно застыла в позе эмбриона (считается, что об этой позе человек вспоминает тогда, когда ему нужны поддержка и защита, — она возвращает его во внутриутробный период, когда в лоне матери ребенок ощущал себя в безопасности). Ищущую защиты девушку мы видим со спины. Корни, к которым она обращена, выступают здесь в роли самостоятельного героя: они истощены, искорежены и, возможно, мертвы. Мы не знаем, что произошло, и тем более не знаем, что ждет героиню в будущем. Автор делает акцент именно на мгновении уязвимости, стремлении обрести опору. Следует отметить, что «Корни» — не единственная работа серии, наполненная тревогой: цикл в целом пропитан беспокойством автора о будущем нашей планеты, о сохранении природных ресурсов Земли.
В Botanicum лес становится не столько фоном, на котором разворачиваются переживаемые героинями события, сколько непосредственным отражением их эмоционального состояния. Так, каждый из персонажей триптиха «Лучше, чем мы» попадает в собственный сумрачный лес, как бы повторяя путь Данте в «Божественной комедии». В центре всех трех частей оказываются именно женские фигуры. Наибольшее напряжение ощущается в центральном полотне. Движение, которым девушка словно от боли обхватывает живот, подсказывает, что перед нами — замерзшая от одиночества в дремучей чаще душа, а не лесная нимфа эпохи Возрождения. Напряжение, сквозящее в этой работе, отражает состояние женщины в современном бушующем мире: она так часто вынуждена не жить, а выживать, бороться и искать, а найдя, не сдаваться.
Героиня третьей части триптиха в поисках защиты обращается к корявому многолетнему дереву: обнаженная фигура, незащищенная и уязвимая, максимально отрытая миру, прильнула к корням. Как и сама девушки, корни оголены: на них нет ни папоротника, ни мха. Холодные, иссиня-черные оттенки на втором плане создают мерцание, ощущение таинственности, привносящее в пространство холста неопределенность. Именно поэтому, несмотря на зеленые, охристые и коричневые тона, также использованные художником, от героини веет холодом. Лесная нимфа стремится согреться, ищет утешение, надежное плечо старого друга, который поможет сохранить ее тайны, станет для нее опорой и поддержкой, спасет от боли.
В серии отражаются и архаичные представления о лесе как о пространстве инобытия. Особенно явно это прослеживается в работе «Осень, или Розовые мечты», погружающей зрителя в полудрему. В отличие от многих картин цикла, женская фигура изображена в одеждах — платье служит ей «доспехом». Героиня лежит на полу, возле прочерченной неведомой рукой границы между мирами. Ее тело напряжено, поза отражает наполняющее ее беспокойство: мысли сковывают, не позволяют ей погрузиться в мир грез. Все в теле девушки свидетельствует о том, что она зависла между мирами. Символом зарождающейся духовной чистоты, пытающейся ворваться в реальный мир, становится олененок. Его взгляд устремлен на зрителя и несет в себе какое-то важное послание, однако непреодолимая граница, физическим выражением которой являются вытянутые ноги девушки, отделяет нас от него. Чистоте и невинности не дано проникнуть из иллюзорного пространства в реальное. Мы не знаем, суждено ли героине попасть по ту сторону и вернуться из этого путешествия обновленной. Однако подступающая к женской фигуре вода таит в себе возможность очищения.
Еще один образ, повторяющийся в работах цикла, — цветы. Их объемные лепестки мы видим на картинах «Цветы» и «Голубой мак». На создание этих полотен Марину Федорову вдохновило творчество матери американского модернизма Джорджии О’Кифф, которая стремилась создавать искусство, не подражавшее природе и не копировавшее ее. Используя природные формы, она выражала в рисунках «неизвестное» подсознательное. Ее цветы — это не конкретные растения, хрупкие и уязвимые, а нечто вечное, монументальное. Эти собирательные образы олицетворяют абсолютное, неувядающее, орнаментальное постоянство формы.
Философский посыл О’Кифф оказался созвучен Марине Федоровой и послужил импульсом для наблюдения за прекрасным и перерождающимся. Цветы не вечны, но каждую весну они обретают новую жизнь внутри большой экосистемы. Работы Федоровой многогранны и таинственны, в них ощущается легкая недосказанность. Здесь нет конкретной сюжетной линии — художнику важно поделиться с нами красотой природы, которая служит источником вдохновения. Это та непостижимая природная сила, которая питает все вокруг.